В Москву привезли выставку одного из самых известных китайских художников Чжана Хуана.
Говорят, широкую известность в Поднебесной Хуан получил после того, как обмазался медом и сел напротив зловонной общественной уборной в центре Пекина. Художника облепили мухи, а он только этого и ждал. Другая его известная работа - костюм из мяса. В Москве ни мяса, ни мух не будет, но обещаны другие интересные экспонаты. Всего выставлено 30 произведений - рисунки, фото, инсталляции.
Говорят, широкую известность в Поднебесной Хуан получил после того, как обмазался медом и сел напротив зловонной общественной уборной в центре Пекина. Художника облепили мухи, а он только этого и ждал. Другая его известная работа - костюм из мяса. В Москве ни мяса, ни мух не будет, но обещаны другие интересные экспонаты. Всего выставлено 30 произведений - рисунки, фото, инсталляции.
Как и многие его коллеги, Чжан Хуан за несколько лет освоил художественные приемы, которые интернациональное contemporary art нарабатывало десятилетиями. Правда, традиции акционизма, идущей еще от Fluxus 1960-х, Йозефа Бойса и боди-арта 1970-х, он придал китайское своеобразие, которое, исходя из местных коммунистических реалий, сводилось к принципу коллективизма.
Например, художник складывал штабель из обнаженных тел добровольцев, чтобы «Добавить один метр к безымянной горе» (это фото показывалось в ЦУМе), или загонял толпу в пруд, чтобы поднять в нем уровень воды (этот снимок показывается сейчас). Иронический посыл таких акций в отношении великих починов, строек и свершений был понятен любому идеологическому цензору времен Дэн Сяопина.
Вполне естественно, что при первой возможности Чжан Хуан покинул родину и перебрался в Нью-Йорк. Впрочем, к ореолу гонимого радикала, которого западная арт-индустрия собиралась прибрать к рукам, он также отнесся достаточно иронично.
Либеральному художественному сообществу китаец посвятил акцию, название которой позаимствовал у Бойса, - «Моя Америка. Трудности акклиматизации». В течение этого почти мазохистского действия в Художественном музее Сиэтла Чжан Хуан сидел голым в окружении тоже голых мужчин и женщин «белой расы», которые забрасывали его кусками хлеба. Местные критики отчего-то посчитали это буддийским ритуалом, хотя более всего это напоминало кормление в зверинце.
Как известно, перформансиста век недолог: как-никак в таком деле нужно быть в хорошей физической форме. Видимо, в заботе о себе, о своей будущности Чжан Хуан вернулся к рукомеслу, вспомнив те навыки, которые он получил еще в Центральной академии художеств в Пекине. Правда, выходящие теперь из-под его руки рисунки не слишком напоминают «цветы и птиц» Ци Байши или лошадок Сюй Бейхуна, но так или иначе известная оригинальность в них есть.
Бывший перформансист уподобляет процесс живописания кулинарной готовке, то есть пишет соевым соусом. Так что принадлежность его опусов к некоей национальной традиции бесспорна. Скорее всего, в таких же поисках идентичности Чжан Хуан обратился к практике «чань», более известной в японском варианте как «дзен».
Конечно, вряд ли в отношении холстов и скульптур, созданных художником из пепла, можно говорить о духовном озарении, но, к примеру, инсталляцию с влезающим на деревянный столб «Ослом с перьями» оценил бы любой чаньский наставник. Видимо, провокационный «коан» (то есть задание-загадка) будет разрешен, когда на выставку приедет либо сам художник, либо когда осел взлетит. Неизвестно, что произойдет раньше.
Например, художник складывал штабель из обнаженных тел добровольцев, чтобы «Добавить один метр к безымянной горе» (это фото показывалось в ЦУМе), или загонял толпу в пруд, чтобы поднять в нем уровень воды (этот снимок показывается сейчас). Иронический посыл таких акций в отношении великих починов, строек и свершений был понятен любому идеологическому цензору времен Дэн Сяопина.
Вполне естественно, что при первой возможности Чжан Хуан покинул родину и перебрался в Нью-Йорк. Впрочем, к ореолу гонимого радикала, которого западная арт-индустрия собиралась прибрать к рукам, он также отнесся достаточно иронично.
Либеральному художественному сообществу китаец посвятил акцию, название которой позаимствовал у Бойса, - «Моя Америка. Трудности акклиматизации». В течение этого почти мазохистского действия в Художественном музее Сиэтла Чжан Хуан сидел голым в окружении тоже голых мужчин и женщин «белой расы», которые забрасывали его кусками хлеба. Местные критики отчего-то посчитали это буддийским ритуалом, хотя более всего это напоминало кормление в зверинце.
Как известно, перформансиста век недолог: как-никак в таком деле нужно быть в хорошей физической форме. Видимо, в заботе о себе, о своей будущности Чжан Хуан вернулся к рукомеслу, вспомнив те навыки, которые он получил еще в Центральной академии художеств в Пекине. Правда, выходящие теперь из-под его руки рисунки не слишком напоминают «цветы и птиц» Ци Байши или лошадок Сюй Бейхуна, но так или иначе известная оригинальность в них есть.
Бывший перформансист уподобляет процесс живописания кулинарной готовке, то есть пишет соевым соусом. Так что принадлежность его опусов к некоей национальной традиции бесспорна. Скорее всего, в таких же поисках идентичности Чжан Хуан обратился к практике «чань», более известной в японском варианте как «дзен».
Конечно, вряд ли в отношении холстов и скульптур, созданных художником из пепла, можно говорить о духовном озарении, но, к примеру, инсталляцию с влезающим на деревянный столб «Ослом с перьями» оценил бы любой чаньский наставник. Видимо, провокационный «коан» (то есть задание-загадка) будет разрешен, когда на выставку приедет либо сам художник, либо когда осел взлетит. Неизвестно, что произойдет раньше.
Комментариев нет:
Отправить комментарий